Асбест. Жизнь и судьба. Расставание с городом
Предлагаем вниманию читателей книгу известного краеведа Л.Ф. Амосовой о зарождении Асбеста и судьбе первой учительницы города - Фаины Игнатьевны Аввакумовой.
Расставание с городом
Полежав еще немного с открытыми глазами, Фаина Игнатьевна встала и, не включая свет, подошла к окну. Город спал, нигде ни огонька, ни звука, огромным великаном казалась водонапорная башня, как часовой в дозоре, охраняла она покой сорокапятитысячного города. Когда Асбест просыпался, у него была своя душа, свой ритм, своя музыка. Под звуки гудка люди шли на работу, на обед, знали расписание взрывов. Об этом напоминали щиты, установленные через каждые сто пятьдесят метров. Взрывы сотрясали город три раза в сутки: утром, днем, вечером.
«Все это останется, а меня не будет; также будут расти тополя, которые высаживали всей улицей Калинина, во дворе на скамейках будут сидеть мои соседки: Антонина Федоровна Байгулова, Александра Людвиговна Кухцинская, Клавдия Григорьевна Попова, Афанасия Васильевна Девяткова».
Дочь давно звала ее к себе. Фаина Игнатьевна знала, что там ее ждут, но не могла решиться уехать, что-то удерживало. Здесь она прожила тридцать восемь лет. Она любила свой город, любила по вечерам бродить по берегу озера с маленькими детьми. Сейчас озеро потеряло свою былую красоту, на его месте появилось торфяное болото, вокруг которого разбросаны дома с деревянными тротуарами. Словно белый корабль, стоит на берегу, отстроенный более десяти лет назад, Дворец Культуры, один из лучших на Урале.
Она в последний раз мысленно прощается с городом, вспоминает знакомые улицы, церковь, с пятиглавым куполом, дом Корево, где прожила не один год в приятных заботах, окруженная детьми. За последние годы особняк поменял хозяев и обитателей не один раз. Столько лет прошло, но среди старожилов все еще ходили слухи, обрастая легендами, об убийстве жены Н.И. Зеленова и доктора Ноздри.
Вспомнила, как были арестованы и отправлены на родину Онуфрий Игнатьевич Корево и его племянник Сигизмунд Витольдович, наследники владельца прииска. В памяти возникла ясная картина последней с ними встречи летом 1921 года. Они молча поприветствовали учительницу; Фаина Игнатьевна, поздоровавшись, прошла мимо. Она ничем не могла помочь, — знала о том, что при отъезде их обыскивали и не разрешили взять с собой даже личные вещи.
После долгих терзаний и сомнений, Фаина Игнатьевна вдруг решила, что нужна своим внукам, своим любимым мальчикам. Как это раньше она не додумалась до этого? Конечно, она поедет к ним в Москву, они вместе будут ждать Николая с фронта. Там ей будет спокойнее. Там могила ее Павла. С этими мыслями, уже под утро, Фаина Игнатьевна заснула. На следующий день она стала собирать все необходимое в дорогу. Кое-что из вещей она продала, что-то раздарила друзьям «на память».
За окном шел снег. Подойдя к окну, Фаина Игнатьевна посмотрела на цветы, стоявшие на подоконнике. Грустную картину увидела она, — цветы стояли с поникшими головками, земля была сухая и серая. «Милые мои, как же я могла забыть о вас, простите меня» — и плакала, разговаривая с цветами, как с живыми. Полив цветы, она гладила их увядшие листочки, осторожно рыхлила землю, пересыпая золой. Потом вернулась к своим чемоданам. Кругом: на столе, на полу, и даже на кровати, лежали разложенные, в определенном, ей одной понятном порядке, фотографии. Их было очень много. Она брала их вновь и вновь, предаваясь воспоминаниям. Прошло тридцать лет, а память хранила моменты жизни, будто все происходило вчера. «Неужели мне осталась лишь одна отрада — ворошить былое?» — подумала она с грустью.
...Фаина Игнатьевна любила гулять с детьми по первому снегу. Сереже было три года. Он стоял на крыльце, держал ручки вверх ладошками, ловил снежинки. Он их не видел, но ощущал, как они падали на ладошки, быстро таяли от тепла и превращались в капельки, которые стекали с пальчиков. Фаина Игнатьевна наблюдала за сыном, потом взяла его мокрые ручки в свои ладони, погладила по своему лицу, целуя при этом пухленькие щечки сына, и залилась слезами от одной только мысли, что ее сын никогда не услышит пения птиц, шума дождя, не увидит цветы, снег, такую сказочную красоту кругом. Никогда не скажет «мама»...
«Как я оставлю могилу сына, кто придет к нему?» — вдруг подумала она и поняла, отчего так трудно ей было решиться уехать отсюда. Здесь родились и выросли ее дети, здесь, на этой земле, их Родина, их корни. Она положила фотографии детей в чемодан.
«Эти отнесу Наталье Прокопьевне, откладывая в сторону пачку школьных фотографий, проговорила она вслух, а эти отдам в начальную школу Зое Федоровне Запрудиной». Ее внимание привлекла фотография мужа, он словно ждал своей очереди, наблюдая за ней из-под груды набросанных на него фотографий. Она с нежностью взяла фотографию Михаила Михайловича, и все, что волновало ее до этого, словно куда-то исчезло.
...У церкви собрался народ. Односельчане провожали своих родных, друзей, соседей на войну с Колчаком. Среди новобранцев она увидела своих учеников: 18-летнего Николая Маркова, Василия Филимонова, шестнадцатилетнего Диму Тенигина; они беззаботно смеялись, шутили, будто собирались в клуб, а не на войну.
Еще цветущей женщиной Фаина Игнатьевна провожала Михаила Михайловича на фронт. На руках он держал самого маленького Тоську, ему и четырех еще не исполнилось, рядом стояли остальные русочубые аввакумовские ребятишки: шестилетний Павлик, старше его на два года Галинка, десятилетний Коля и Сережа двенадцати лет. Фаина Игнатьевна гладила одного за другим по головам, ее руки пахли ромашкой и июльским сенокосом. Она не плакала, хотя рядом провожающие женщины рыдали, прощаясь со своими мужьями. Она с нежностью глядела на мужа и, как обычно, ровным голосом, чтобы скрыть грусть, говорила: «Ничего, Мишенька, все обойдется. За нас не беспокойся. Береги себя. У меня есть помощники, посмотри на Николушку». Она взяла из рук мужа малыша и передала старшему сыну, чтобы попрощаться с Михаилом Михайловичем. Он нежно целовал детей.
«Николай будет за хозяина. Я работаю. Рядом лес, озеро, у нас есть огород, Красавка нас прокормит. Все наладится. Возвращайся благополучно, Миша». Она поправила мужу заплечный мешок, обняла его и поцеловала. Он обнял Сережу и так долго стоял с ним, словно чувствовал, что больше никогда они не встретятся. Дети молча терпеливо стояли рядом, пока прощались родители.
«Береги себя и детей» — сказал он, взглянув на нее словно в последний раз. Она никогда не видела у мужа таких печальных глаз. Все провожающие смотрели вслед подводе, увозившей дорогих им людей в неизвестность. Шли годы. Это были годы трудностей и женского одиночества. Фаина Игнатьевна не досыпала, не доедала, одна растила пятерых детей. Для человеческой памяти порой нужна лишь искорка. Вспыхнет, заиграет прошлое, озарит живым светом, захватит тебя всего целиком, растревожит сердце. Забыв о разложенных на полу фотографиях, Фаина Игнатьевна стояла у окна, как у раскрытой книги, перечитывая страницы своей жизни. Уже ничего нельзя было изменить. Несколько дней назад она сходила с заявлением в гороно. С ней долго разговаривала и заведующая Вера Ивановна Шапошникова, и председатель райкома союза учителей Шарова. Ее никто не отговаривал, но все говорили: «как жаль, что вы уезжаете», спрашивали: «не нужно ли чего в дорогу?». Ей было приятно внимание людей и грустно было расставаться со всеми, особенно с теми, кто незаметно встал стеной вокруг нее, когда она осталась одна со своим горем. Они долго говорили в тот день с Прасковьей Михайловной Волковой, секретарем-делопроизводителем гороно, вспоминая учителей. Фаина Игнатьевна рассказывала, как начинала работать с Николаем Ивановичем Дубленных в 1920 году. Все было впервые: заводили документы, составляли план работы. Не хватало бумаги, карандашей, чернил. Писали на конторских бланках приказы, учились составлять протоколы. Столько было всегда вопросов и проблем, которые решали сообща. Ее вчерашние воспитанники стояли во главе народного образования и культуры на Асбестовых рудниках. Часто звонили, приходили за советом. Внешней телефонной связи не было, почтовое отделение находилось на станции Баженово. Циркуляры из области приходили не вовремя, с большим опозданием, но это не мешало ей в работе, она всегда остро ощущала время, хорошо понимала свое предназначение и никогда не ждала распоряжений сверху. Когда в 1923 году пришел Циркуляр об установлении режима дня в детском доме, Фаине Игнатьевне ничего не надо было перестраивать. Детский дом с ее приходом с первого дня жил по режиму, установленному общим советом. Получив циркуляр, она лишь познакомила весь коллектив с документом. Сообща сделали кое-какие дополнения к плану и продолжали жить по уставу, принятому на общем собрании сотрудников и воспитанников «семейного дома», как ласково называли его ребята, с которыми мне довелось встречаться в восьмидесятые годы в Асбесте.
Фаина Игнатьевна с грустью ждала дня отъезда. В эти последние дни она прощалась с друзьями, коллегами, с депутатами городского совета. Всех их роднило одно — любовь к городу, забота о нем, о его будущем.
На прощание она почти неделю посвятила родному Асбесту, ходила по его улицам, заветным уголкам, хотела сохранить все в памяти надолго. Дойдя до улицы Уральской, Фаина Игнатьевна с грустью вздохнула, рассматривая, приостановленную грандиозную стройку будущего Дома Советов, где разместился эвакуированный завод асботехнических изделий. Здесь работали многие ее ученики. Закончив по 6-7 классов средней школы, они устраивались на работу, не имея еще паспортов, кругом пыль, шум, у печек-буржуек грелись люди в фуфайках, ватных штанах, дымили огромные бочки. Около водонапорной башни разместился ДОК, рядом конный двор. Здесь часто, Особенно летом, любил бывать ее старший внук Игорек в гостях у дяди Васи — конюха. Тот был настоящим мастеровым человеком, шутил по-доброму, всегда был занят своим любимым делом: чинил телеги, плел корзины и лапти; по просьбе Фаины Игнатьевны сделал аввакумовским ребятишкам сани к зиме. Она частенько приводила сюда на встречу с ним своих учеников, он был прекрасным рассказчиком, и на сама слушала с удовольствием его самобытную речь.
Она прошлась по парку, побывала в своей школе, здесь все было таким родным и знакомым. Дождалась Наталью Прокопьевну с работы и вместе они зашли попрощаться во Дворец Культуры, где в большом концертном зале стояло оборудование завода АТИ. Везде, в гардеробе, в буфете, в фойе, в библиотеке были установлены крутильные и прядильные машины, и здесь Фаина Игнатьевна встретила своих учеников, которые работали совсем как взрослые. Все перевернула война. Как часто они с Натальей Прокопьевной приходили сюда на концерты по абонементам. В Асбест приезжали лучшие театральные коллективы из Екатеринбурга и Москвы. Здесь, в стенах этого Дворца, прошли лучшие годы ее жизни.
«Куда делось красивое озеро Щучье? — с грустью проговорила она. — Все высохло и превратилось в болото, припорошенное первым снегом».
Подруги прошлись по улице Культуры, по «чертову мосту» дошли до старого рынка. Здесь находилась начальная школа, в которой они вместе проработали много лет. Незаметно дошли до улицы Попова. Постояли, вспомнили, сколько добрых дел было сделано Автономом Николаевичем для развития школьного образования в городе. Улица во время летних и осенних дождей размывалась, а глубокой осенью и зимой казалась почище. Не заметили, как дошли до улицы Кабакова.
«Я помню его хорошо. Иван Дмитриевич Кабаков был председателем Уральского Облисполкома с 1928 года. Константин Кобе- лев восхищался им всегда, когда бывал на совещаниях в Свердловске. Потом его избрали Секретарем Обкома и Горкома партии, — сказала Фаина Игнатьевна подруге, — он был членом ЦИК СССР нескольких созывов».
«А помните, Фаина Игнатьевна, как в 1935 году решался вопрос о строительстве школы в городе на 700 мест именно в районе улицы Кабакова? — спросила Наталья Прокопьевна. — В том же году все газеты сообщали о награждении Кабакова Орденом Ленина за выдающиеся заслуги в области сельского хозяйства и промышленности. А в тридцать седьмом году его расстреляли как врага народа».
Постояв еще немного, они молча пошли дальше. Около домов играли дети, одетые в суконные шаровары, натянутые поверх валенок с галошами. Подруги шли, прижавшись друг к другу, каждая Думала о прожитых годах на Кудельке. На их глазах появились все улицы города: Свободы, Крупской, Розы Люксембург, Майская, Мопра, Димитрова...Трудно было представить, что они могут расстаться.
«Милая Наталья Прокопьевна, — мысленно повторяла Фаина Игнатьевна, — сколько внимания она уделяла моим маленьким детям, учила их всех в первом классе, часто брала к себе домой. Ночами сидела, когда кто-то из них болел, постоянно опекала Сережу. Сокрушалась, что Сережа слепой, а то бы и его научила писать и читать. Двоих глухонемых детей на рудниках обучила она чтению и письму. Какие чудесные именины устраивала она своему крестнику Павлуше, привлекая его одноклассников и друзей. Тяжело переживала его смерть».
Подруги шли по улице Калинина, обмениваясь с прохожими поклонами. Фаина Игнатьевна заглядывала через низенькие заборы и плетни в каждый двор, прощаясь с хозяевами. V иных ворот стояла с минуту, терпеливо отвечая каждый раз на вопрос о причине отъезда.
«Нам будет вас не хватать», — говорили одни. «Удачи Вам, Фаина Игнатьевна» — желали другие.
Вся жизнь в Асбесте у Фаины Игнатьевны прошла в дружбе с Натальей Прокопьевной. Та всегда восхищалась силой характера своей подруги, ее умением терпеть, ставить большую цель и добиваться ее, как бы трудно не было. Пока Фаина Игнатьевна не перешла в среднюю школу, они все годы работали вместе в начальной школе № 1, в детском доме, где Наталья Прокопьевна была воспитателем. Нет в Асбесте детей, которых она не научила бы грамоте. Фаина Игнатьевна всегда отмечала основные ее достоинства в работе — беззаветную любовь к делу и детям. Несмотря на слабое здоровье, она всю себя отдавала работе с детьми. Каждый день занималась с отстающими ребятами до и после уроков. Сама готовила к каждому уроку наглядные пособия. Она отлично знала бытовые условия своих учеников. Дети ее класса были всегда опрятны, дисциплинированы. Из 43 учеников — 39 ежегодно переводились с хорошими отметками. Наталья Прокопьевна была премирована несколько раз, в 1936 году одной из первых получила Персональное звание «Учитель начальной школы». С 1939 года они живут рядом, на одной улице Дзержинского, вдвоем коротают долгие зимние вечера за чашечкой чая, вспоминая с нежностью ушедшие годы.
Самым тяжелым испытанием сейчас была для Фаины Игнатьевны разлука с Натальей Прокопьевной, ей была необходима дружба и поддержка любимой подруги. Что ждет ее впереди? Неизвестно. Думать о будущем не хотелось. Там, в далеком прошлом, все было понятно.
Фаина Игнатьевна оставляла в Асбесте много друзей, с которыми она вместе жила и старилась. В каждой семье города кто- нибудь учился у нее, а иногда даже два и три поколения подряд- Сейчас все переживали трудное время — шла война. Но она все
чаше ощущала безмерную усталость, просыпалась по ночам и не могла больше заснуть, все труднее проходил рабочий день после бессонной ночи. В школе на уроках трудно было смотреть на голодных детей. Она знала про нарушение Постановления правительства о ежедневной выдаче пятидесяти граммов хлеба и ложечки сахара детям. Учителя испытывали острую нужду — кроме пятисот граммов хлеба и пропуска в столовую они ничего не получали, карточки не отоваривались. Среди учителей было зарегистрировано восемнадцать случаев дистрофии и заболеваний туберкулезом. Последнее время в Асбест приехало много освобожденных трудколонистов без паспортов. В городе не хватало жилья. Люди спали на рабочих местах. Курящие мужчины страдали от нехватки папирос. Трудно было с обувью, одеждой, в школе не было завтраков. Не хватало света и тепла.
Она заметно постарела и часто погружалась в тягостные раздумья: так ли жила, все ли сделала для детей? Очень страдала от того, что не знала где похоронены ее муж и младший сын. За последние дни Фаина Игнатьевна перелистала память, как заветную библию, не один раз. До вокзала Аввакумову провожали друзья, учителя школ, ее ученики, родители. Ей казалось идут все, с кем была связана ее жизнь на асбестовской земле. Сегодня она прощалась с любимым городом, городом ее близких, родиной ее детей.
«Свидимся ли мы когда-нибудь еще?» — думала она, глядя на провожавших из окна вагона.
В конце сорок третьего года Фаина Игнатьевна уехала из Асбеста в Нижний Тагил, к дочери. У Галины Михайловны было трое детей: Анатолий (1934 год), Ирина (1936 год), Татьяна (1942 год). Фаина Игнатьевна часто писала в Москву и на фронт Николаю о том, что скучает по снохе и внукам, и хотела бы им помочь.
Галина Давыдовна сделала все возможное, чтобы добиться разрешения на приезд Фаины Игнатьевны в Москву из Нижнего Тагила. Во время войны это было непросто.
Продолжение следует.
Л. Амосова. Асбест. Жизнь и судьба. 2005 г.
Расставание с городом
Полежав еще немного с открытыми глазами, Фаина Игнатьевна встала и, не включая свет, подошла к окну. Город спал, нигде ни огонька, ни звука, огромным великаном казалась водонапорная башня, как часовой в дозоре, охраняла она покой сорокапятитысячного города. Когда Асбест просыпался, у него была своя душа, свой ритм, своя музыка. Под звуки гудка люди шли на работу, на обед, знали расписание взрывов. Об этом напоминали щиты, установленные через каждые сто пятьдесят метров. Взрывы сотрясали город три раза в сутки: утром, днем, вечером.
«Все это останется, а меня не будет; также будут расти тополя, которые высаживали всей улицей Калинина, во дворе на скамейках будут сидеть мои соседки: Антонина Федоровна Байгулова, Александра Людвиговна Кухцинская, Клавдия Григорьевна Попова, Афанасия Васильевна Девяткова».
Дочь давно звала ее к себе. Фаина Игнатьевна знала, что там ее ждут, но не могла решиться уехать, что-то удерживало. Здесь она прожила тридцать восемь лет. Она любила свой город, любила по вечерам бродить по берегу озера с маленькими детьми. Сейчас озеро потеряло свою былую красоту, на его месте появилось торфяное болото, вокруг которого разбросаны дома с деревянными тротуарами. Словно белый корабль, стоит на берегу, отстроенный более десяти лет назад, Дворец Культуры, один из лучших на Урале.
Она в последний раз мысленно прощается с городом, вспоминает знакомые улицы, церковь, с пятиглавым куполом, дом Корево, где прожила не один год в приятных заботах, окруженная детьми. За последние годы особняк поменял хозяев и обитателей не один раз. Столько лет прошло, но среди старожилов все еще ходили слухи, обрастая легендами, об убийстве жены Н.И. Зеленова и доктора Ноздри.
Вспомнила, как были арестованы и отправлены на родину Онуфрий Игнатьевич Корево и его племянник Сигизмунд Витольдович, наследники владельца прииска. В памяти возникла ясная картина последней с ними встречи летом 1921 года. Они молча поприветствовали учительницу; Фаина Игнатьевна, поздоровавшись, прошла мимо. Она ничем не могла помочь, — знала о том, что при отъезде их обыскивали и не разрешили взять с собой даже личные вещи.
После долгих терзаний и сомнений, Фаина Игнатьевна вдруг решила, что нужна своим внукам, своим любимым мальчикам. Как это раньше она не додумалась до этого? Конечно, она поедет к ним в Москву, они вместе будут ждать Николая с фронта. Там ей будет спокойнее. Там могила ее Павла. С этими мыслями, уже под утро, Фаина Игнатьевна заснула. На следующий день она стала собирать все необходимое в дорогу. Кое-что из вещей она продала, что-то раздарила друзьям «на память».
За окном шел снег. Подойдя к окну, Фаина Игнатьевна посмотрела на цветы, стоявшие на подоконнике. Грустную картину увидела она, — цветы стояли с поникшими головками, земля была сухая и серая. «Милые мои, как же я могла забыть о вас, простите меня» — и плакала, разговаривая с цветами, как с живыми. Полив цветы, она гладила их увядшие листочки, осторожно рыхлила землю, пересыпая золой. Потом вернулась к своим чемоданам. Кругом: на столе, на полу, и даже на кровати, лежали разложенные, в определенном, ей одной понятном порядке, фотографии. Их было очень много. Она брала их вновь и вновь, предаваясь воспоминаниям. Прошло тридцать лет, а память хранила моменты жизни, будто все происходило вчера. «Неужели мне осталась лишь одна отрада — ворошить былое?» — подумала она с грустью.
...Фаина Игнатьевна любила гулять с детьми по первому снегу. Сереже было три года. Он стоял на крыльце, держал ручки вверх ладошками, ловил снежинки. Он их не видел, но ощущал, как они падали на ладошки, быстро таяли от тепла и превращались в капельки, которые стекали с пальчиков. Фаина Игнатьевна наблюдала за сыном, потом взяла его мокрые ручки в свои ладони, погладила по своему лицу, целуя при этом пухленькие щечки сына, и залилась слезами от одной только мысли, что ее сын никогда не услышит пения птиц, шума дождя, не увидит цветы, снег, такую сказочную красоту кругом. Никогда не скажет «мама»...
«Как я оставлю могилу сына, кто придет к нему?» — вдруг подумала она и поняла, отчего так трудно ей было решиться уехать отсюда. Здесь родились и выросли ее дети, здесь, на этой земле, их Родина, их корни. Она положила фотографии детей в чемодан.
«Эти отнесу Наталье Прокопьевне, откладывая в сторону пачку школьных фотографий, проговорила она вслух, а эти отдам в начальную школу Зое Федоровне Запрудиной». Ее внимание привлекла фотография мужа, он словно ждал своей очереди, наблюдая за ней из-под груды набросанных на него фотографий. Она с нежностью взяла фотографию Михаила Михайловича, и все, что волновало ее до этого, словно куда-то исчезло.
...У церкви собрался народ. Односельчане провожали своих родных, друзей, соседей на войну с Колчаком. Среди новобранцев она увидела своих учеников: 18-летнего Николая Маркова, Василия Филимонова, шестнадцатилетнего Диму Тенигина; они беззаботно смеялись, шутили, будто собирались в клуб, а не на войну.
Еще цветущей женщиной Фаина Игнатьевна провожала Михаила Михайловича на фронт. На руках он держал самого маленького Тоську, ему и четырех еще не исполнилось, рядом стояли остальные русочубые аввакумовские ребятишки: шестилетний Павлик, старше его на два года Галинка, десятилетний Коля и Сережа двенадцати лет. Фаина Игнатьевна гладила одного за другим по головам, ее руки пахли ромашкой и июльским сенокосом. Она не плакала, хотя рядом провожающие женщины рыдали, прощаясь со своими мужьями. Она с нежностью глядела на мужа и, как обычно, ровным голосом, чтобы скрыть грусть, говорила: «Ничего, Мишенька, все обойдется. За нас не беспокойся. Береги себя. У меня есть помощники, посмотри на Николушку». Она взяла из рук мужа малыша и передала старшему сыну, чтобы попрощаться с Михаилом Михайловичем. Он нежно целовал детей.
«Николай будет за хозяина. Я работаю. Рядом лес, озеро, у нас есть огород, Красавка нас прокормит. Все наладится. Возвращайся благополучно, Миша». Она поправила мужу заплечный мешок, обняла его и поцеловала. Он обнял Сережу и так долго стоял с ним, словно чувствовал, что больше никогда они не встретятся. Дети молча терпеливо стояли рядом, пока прощались родители.
«Береги себя и детей» — сказал он, взглянув на нее словно в последний раз. Она никогда не видела у мужа таких печальных глаз. Все провожающие смотрели вслед подводе, увозившей дорогих им людей в неизвестность. Шли годы. Это были годы трудностей и женского одиночества. Фаина Игнатьевна не досыпала, не доедала, одна растила пятерых детей. Для человеческой памяти порой нужна лишь искорка. Вспыхнет, заиграет прошлое, озарит живым светом, захватит тебя всего целиком, растревожит сердце. Забыв о разложенных на полу фотографиях, Фаина Игнатьевна стояла у окна, как у раскрытой книги, перечитывая страницы своей жизни. Уже ничего нельзя было изменить. Несколько дней назад она сходила с заявлением в гороно. С ней долго разговаривала и заведующая Вера Ивановна Шапошникова, и председатель райкома союза учителей Шарова. Ее никто не отговаривал, но все говорили: «как жаль, что вы уезжаете», спрашивали: «не нужно ли чего в дорогу?». Ей было приятно внимание людей и грустно было расставаться со всеми, особенно с теми, кто незаметно встал стеной вокруг нее, когда она осталась одна со своим горем. Они долго говорили в тот день с Прасковьей Михайловной Волковой, секретарем-делопроизводителем гороно, вспоминая учителей. Фаина Игнатьевна рассказывала, как начинала работать с Николаем Ивановичем Дубленных в 1920 году. Все было впервые: заводили документы, составляли план работы. Не хватало бумаги, карандашей, чернил. Писали на конторских бланках приказы, учились составлять протоколы. Столько было всегда вопросов и проблем, которые решали сообща. Ее вчерашние воспитанники стояли во главе народного образования и культуры на Асбестовых рудниках. Часто звонили, приходили за советом. Внешней телефонной связи не было, почтовое отделение находилось на станции Баженово. Циркуляры из области приходили не вовремя, с большим опозданием, но это не мешало ей в работе, она всегда остро ощущала время, хорошо понимала свое предназначение и никогда не ждала распоряжений сверху. Когда в 1923 году пришел Циркуляр об установлении режима дня в детском доме, Фаине Игнатьевне ничего не надо было перестраивать. Детский дом с ее приходом с первого дня жил по режиму, установленному общим советом. Получив циркуляр, она лишь познакомила весь коллектив с документом. Сообща сделали кое-какие дополнения к плану и продолжали жить по уставу, принятому на общем собрании сотрудников и воспитанников «семейного дома», как ласково называли его ребята, с которыми мне довелось встречаться в восьмидесятые годы в Асбесте.
Фаина Игнатьевна с грустью ждала дня отъезда. В эти последние дни она прощалась с друзьями, коллегами, с депутатами городского совета. Всех их роднило одно — любовь к городу, забота о нем, о его будущем.
На прощание она почти неделю посвятила родному Асбесту, ходила по его улицам, заветным уголкам, хотела сохранить все в памяти надолго. Дойдя до улицы Уральской, Фаина Игнатьевна с грустью вздохнула, рассматривая, приостановленную грандиозную стройку будущего Дома Советов, где разместился эвакуированный завод асботехнических изделий. Здесь работали многие ее ученики. Закончив по 6-7 классов средней школы, они устраивались на работу, не имея еще паспортов, кругом пыль, шум, у печек-буржуек грелись люди в фуфайках, ватных штанах, дымили огромные бочки. Около водонапорной башни разместился ДОК, рядом конный двор. Здесь часто, Особенно летом, любил бывать ее старший внук Игорек в гостях у дяди Васи — конюха. Тот был настоящим мастеровым человеком, шутил по-доброму, всегда был занят своим любимым делом: чинил телеги, плел корзины и лапти; по просьбе Фаины Игнатьевны сделал аввакумовским ребятишкам сани к зиме. Она частенько приводила сюда на встречу с ним своих учеников, он был прекрасным рассказчиком, и на сама слушала с удовольствием его самобытную речь.
Она прошлась по парку, побывала в своей школе, здесь все было таким родным и знакомым. Дождалась Наталью Прокопьевну с работы и вместе они зашли попрощаться во Дворец Культуры, где в большом концертном зале стояло оборудование завода АТИ. Везде, в гардеробе, в буфете, в фойе, в библиотеке были установлены крутильные и прядильные машины, и здесь Фаина Игнатьевна встретила своих учеников, которые работали совсем как взрослые. Все перевернула война. Как часто они с Натальей Прокопьевной приходили сюда на концерты по абонементам. В Асбест приезжали лучшие театральные коллективы из Екатеринбурга и Москвы. Здесь, в стенах этого Дворца, прошли лучшие годы ее жизни.
«Куда делось красивое озеро Щучье? — с грустью проговорила она. — Все высохло и превратилось в болото, припорошенное первым снегом».
Подруги прошлись по улице Культуры, по «чертову мосту» дошли до старого рынка. Здесь находилась начальная школа, в которой они вместе проработали много лет. Незаметно дошли до улицы Попова. Постояли, вспомнили, сколько добрых дел было сделано Автономом Николаевичем для развития школьного образования в городе. Улица во время летних и осенних дождей размывалась, а глубокой осенью и зимой казалась почище. Не заметили, как дошли до улицы Кабакова.
«Я помню его хорошо. Иван Дмитриевич Кабаков был председателем Уральского Облисполкома с 1928 года. Константин Кобе- лев восхищался им всегда, когда бывал на совещаниях в Свердловске. Потом его избрали Секретарем Обкома и Горкома партии, — сказала Фаина Игнатьевна подруге, — он был членом ЦИК СССР нескольких созывов».
«А помните, Фаина Игнатьевна, как в 1935 году решался вопрос о строительстве школы в городе на 700 мест именно в районе улицы Кабакова? — спросила Наталья Прокопьевна. — В том же году все газеты сообщали о награждении Кабакова Орденом Ленина за выдающиеся заслуги в области сельского хозяйства и промышленности. А в тридцать седьмом году его расстреляли как врага народа».
Постояв еще немного, они молча пошли дальше. Около домов играли дети, одетые в суконные шаровары, натянутые поверх валенок с галошами. Подруги шли, прижавшись друг к другу, каждая Думала о прожитых годах на Кудельке. На их глазах появились все улицы города: Свободы, Крупской, Розы Люксембург, Майская, Мопра, Димитрова...Трудно было представить, что они могут расстаться.
«Милая Наталья Прокопьевна, — мысленно повторяла Фаина Игнатьевна, — сколько внимания она уделяла моим маленьким детям, учила их всех в первом классе, часто брала к себе домой. Ночами сидела, когда кто-то из них болел, постоянно опекала Сережу. Сокрушалась, что Сережа слепой, а то бы и его научила писать и читать. Двоих глухонемых детей на рудниках обучила она чтению и письму. Какие чудесные именины устраивала она своему крестнику Павлуше, привлекая его одноклассников и друзей. Тяжело переживала его смерть».
Подруги шли по улице Калинина, обмениваясь с прохожими поклонами. Фаина Игнатьевна заглядывала через низенькие заборы и плетни в каждый двор, прощаясь с хозяевами. V иных ворот стояла с минуту, терпеливо отвечая каждый раз на вопрос о причине отъезда.
«Нам будет вас не хватать», — говорили одни. «Удачи Вам, Фаина Игнатьевна» — желали другие.
Вся жизнь в Асбесте у Фаины Игнатьевны прошла в дружбе с Натальей Прокопьевной. Та всегда восхищалась силой характера своей подруги, ее умением терпеть, ставить большую цель и добиваться ее, как бы трудно не было. Пока Фаина Игнатьевна не перешла в среднюю школу, они все годы работали вместе в начальной школе № 1, в детском доме, где Наталья Прокопьевна была воспитателем. Нет в Асбесте детей, которых она не научила бы грамоте. Фаина Игнатьевна всегда отмечала основные ее достоинства в работе — беззаветную любовь к делу и детям. Несмотря на слабое здоровье, она всю себя отдавала работе с детьми. Каждый день занималась с отстающими ребятами до и после уроков. Сама готовила к каждому уроку наглядные пособия. Она отлично знала бытовые условия своих учеников. Дети ее класса были всегда опрятны, дисциплинированы. Из 43 учеников — 39 ежегодно переводились с хорошими отметками. Наталья Прокопьевна была премирована несколько раз, в 1936 году одной из первых получила Персональное звание «Учитель начальной школы». С 1939 года они живут рядом, на одной улице Дзержинского, вдвоем коротают долгие зимние вечера за чашечкой чая, вспоминая с нежностью ушедшие годы.
Самым тяжелым испытанием сейчас была для Фаины Игнатьевны разлука с Натальей Прокопьевной, ей была необходима дружба и поддержка любимой подруги. Что ждет ее впереди? Неизвестно. Думать о будущем не хотелось. Там, в далеком прошлом, все было понятно.
Фаина Игнатьевна оставляла в Асбесте много друзей, с которыми она вместе жила и старилась. В каждой семье города кто- нибудь учился у нее, а иногда даже два и три поколения подряд- Сейчас все переживали трудное время — шла война. Но она все
чаше ощущала безмерную усталость, просыпалась по ночам и не могла больше заснуть, все труднее проходил рабочий день после бессонной ночи. В школе на уроках трудно было смотреть на голодных детей. Она знала про нарушение Постановления правительства о ежедневной выдаче пятидесяти граммов хлеба и ложечки сахара детям. Учителя испытывали острую нужду — кроме пятисот граммов хлеба и пропуска в столовую они ничего не получали, карточки не отоваривались. Среди учителей было зарегистрировано восемнадцать случаев дистрофии и заболеваний туберкулезом. Последнее время в Асбест приехало много освобожденных трудколонистов без паспортов. В городе не хватало жилья. Люди спали на рабочих местах. Курящие мужчины страдали от нехватки папирос. Трудно было с обувью, одеждой, в школе не было завтраков. Не хватало света и тепла.
Она заметно постарела и часто погружалась в тягостные раздумья: так ли жила, все ли сделала для детей? Очень страдала от того, что не знала где похоронены ее муж и младший сын. За последние дни Фаина Игнатьевна перелистала память, как заветную библию, не один раз. До вокзала Аввакумову провожали друзья, учителя школ, ее ученики, родители. Ей казалось идут все, с кем была связана ее жизнь на асбестовской земле. Сегодня она прощалась с любимым городом, городом ее близких, родиной ее детей.
«Свидимся ли мы когда-нибудь еще?» — думала она, глядя на провожавших из окна вагона.
В конце сорок третьего года Фаина Игнатьевна уехала из Асбеста в Нижний Тагил, к дочери. У Галины Михайловны было трое детей: Анатолий (1934 год), Ирина (1936 год), Татьяна (1942 год). Фаина Игнатьевна часто писала в Москву и на фронт Николаю о том, что скучает по снохе и внукам, и хотела бы им помочь.
Галина Давыдовна сделала все возможное, чтобы добиться разрешения на приезд Фаины Игнатьевны в Москву из Нижнего Тагила. Во время войны это было непросто.
Продолжение следует.
Л. Амосова. Асбест. Жизнь и судьба. 2005 г.
