Асбест. Жизнь и судьба. Прощание с сыном
Предлагаем вниманию читателей книгу известного краеведа Л.Ф. Амосовой о зарождении Асбеста и судьбе первой учительницы города - Фаины Игнатьевны Аввакумовой.
Прощание с сыном
Летом 1945 года, когда Николай вернулся с фронта, Фаина Игнатьевна была рядом с сыном, в Москве, в его семье, радовалась общению с внуками Игорем и Мишей. Николай вдохновенно рисовал: жену, детей, Фаину Игнатьевну. Она окружила сына и внуков вниманием и заботой. Но счастье было непродолжительным.
Вернувшись с фронта, Николай Михайлович неожиданно почувствовал себя плохо. Его положили в военный госпиталь имени Бурденко для обследования и лечения.
Стояла осень 1945 года. Второй месяц он лежал в госпитале, жена ездила в Лефортово каждый день, возила хвойный отвар и свежий морковный сок, в надежде, что это поможет, улучшит кровь. Николай лежал в отдельной палате, его навещали друзья, Фаина Игнатьевна и дети. Фаина Игнатьевна очень хотела помочь сыну — она с радостью стала бы его сиделкой, читала газеты и журналы, как в раннем детстве, рассказывала бы об Асбесте, о судьбе его одноклассников и друзей. Вставала она рано, пока спали соседи по коммунальной квартире, хлопотала на кухне, готовила завтрак, потом провожала Игоречка в школу, а сноху в госпиталь.
Дорога от дома до госпиталя казалась Галине Давыдовне вечностью. Война разделила их на пять долгих лет. И все эти годы она жила одной мечтой — встретиться с любимым. Каждый раз, отправляясь в госпиталь, она надеялась увидеть мужа в хорошем настроении, выздоравливающим. Она пыталась его развлечь рассказами о сыновьях, воспоминаниями о счастливых довоенных годах: «Помнишь, Коленька, как Мишутка прибегал к тебе в комнату, подходил к мольберту. Ты рисовал портрет Суворова и не мог устоять перед ним, раздевал его, сажал на колени, нежно целовал в щечки». Слушая жену, Николай улыбался.
«А как мы радовались, родной, когда тебя награждали медалью «За боевые заслуги», в сорок третьем году, а потом через год Орденом Красной Звезды. Видел бы ты, как ликовали твои сыновья: «Наш папа герой!». В том же году тебя назначили заместителем начальника группы военных художников Студии имени Грекова. Я это хорошо помню, милый» — говорила она, нежно целуя мужа. «А помнишь, как ты была рада, когда я принес пропуск на Красную площадь в день встречи челюскинцев?» — отвечал он.
Накануне празднования седьмого ноября, придя в госпиталь, Галина Давыдовна застала мужа в хорошем настроении, он оформлял в своей палате стенгазету «Профилактика». Около него собралась группа врачей, они что-то обсуждали, склонившись над столом. С порога она ощутила удушающий запах лекарства, вошла, прикрыв за собой дверь. Николай обнял ее и усадил рядом.
«Как он изменился» — подумала она, рассматривая его бледное лицо. Николай, как всегда, шутил, говорил о новых своих замыслах, о серии рисунков, задуманной им еще на фронте, за которую хочет взяться сразу же после выздоровления. Потом взял ее руку, поднес к губам и остался так лежать, закрыв глаза. Она была потрясена произошедшей с ним за ночь переменой, и, неотрывно глядя на мужа, старалась не заплакать. Только выйдя из палаты, она дала волю чувствам, и громко разрыдалась. Не в ее силах было вернуть мужу здоровье; смерть приближалась неотвратимо, с каждым часом жизнь уходила из утомленного организма. Последние результаты анализа крови — «острая злокачественная анемия», она скрыла от Фаины Игнатьевны. И хотя все понимали: нет никакой надежды, Николай умирает, сам он продолжал улыбаться своей обаятельной, доброй улыбкой. Так здоров был дух молодого мужчины, умирающего в тридцать семь лет.
Друзья Николая доставали редчайшие лекарства, надеясь, что это поможет выздоровлению. Знакомые летчики из-за границы привезли пенициллин, совершенно новый тогда препарат, который, казалось, способен излечить любые болезни. Ничего не помогало, болезнь прогрессировала. Фаина Игнатьевна страдала оттого, что сын рядом, а она ничем не может ему помочь.
«Бедный мой мальчик! Господи, облегчи его страдания! Троих я уже похоронила! За что ты меня так наказываешь? Что в жизни я сделала не так?!» — материнское сердце разрывалось от неизбежности и муки. В ту ночь в их квартире никто не сомкнул глаз.
А утром восьмого декабря 1945 года Николай тихо умер на руках своей любимой жены Галины.
...С трудом сдерживая слезы, Борис Пророков вышел из дома, чтобы сделать распоряжения относительно похорон. Случилось то, о чем он боялся думать. Он остался без друга. Пока Николай болел, он ежедневно бывал у него в госпитале, советовался с врачами, по вечерам вместе с женой Софьей Александровной, просматривал медицинские журналы. Он, так долго мечтавший о встрече, о совместной выставке, дождался друга и ничего не смог сделать.
Панихида состоялась в Доме художника на улице Желтовского в центре Москвы. Зал заседаний был заполнен до отказа. Пришли проститься родственники, художники, фронтовые друзья. Многие плакали, не скрывая слез. Люди в военной форме стояли в почетном карауле. Было много цветов. Фаина Игнатьевна глядела на сына. Она видела своего Николку, круглолицего, розовощекого мальчугана, бегающего по двору. В доме Аввакумовых на Кудельке были неравнодушны к цветам. Как только сходил снег, появлялись нарциссы, тюльпаны, затем анютины глазки, маргаритки, пионы, позже радовали глаз ноготки и лилии, гвоздики и гладиолусы. Ближе к осени расцветали астры, белые хризантемы, золотые шары. Накануне первого сентября Николай вставал Раньше Фаины Игнатьевны, бежал в сад, набирал огромный букет цветов и ставил на стол возле ее кровати, затем забирался обратно к себе в кровать, и делал вид, что спит. Когда в двадцать третьем году он уехал из дома на учебу в Екатеринбург, его заменил Паша, потом подрос Тосик.
...Она молча прощается с сыном. Все скорбят, провожая с воинскими почестями в последний путь боевого товарища и друга. Она не слышит, о чем говорят его соратники по студии Грекова, однополчане, прошедшие с ним войну. Ее мысли далеко в родной Кудельке, на берегу живописного озера Щучьего, где она любила бывать с сыновьями. Тринадцать лет Николай прожил в Москве. Она помнила наизусть и хранила все его письма, газеты с рисунками. Наперечет знала, сколько раз он приезжал в Асбест, когда, работая в «Комсомольской правде», заезжал во время командировок по Уралу.
Фаина Игнатьевна тяжело переживала потерю своего послед него сына.
...Соседи по дому видели, как каждое утро седая женщина, оде тая в черный жакет, идет по московскому дворику. Снег поскрипывал под ногами прохожих, и казалось, никому нет дела до беды и слез, что лились в доме на улице Баумана пятнадцать. Она садилась в метро, ехала несколько остановок, пересаживалась на трамвай, который шел в сторону Донского монастыря. Она смотрела в окно, на мелькающие дома и думала: «Вот так же мгновенно промелькнула и жизнь моих сыновей». Сидя в холодном трамвае, Фаина Игнатьевна вспоминала своих детей, жизнь с ни ми от рождения до разлуки. Память возвращала их детский смех, прихоти и забавы. Ни один из них не причинял ей неприятности Наоборот: их учеба и послушание, заботливое и вежливое отношение к ней, облегчало Фаине Игнатьевне тяготы жизни, придавало силы, позволяло не обращать внимания на трудности того времени... По знакомой, протоптанной ею дорожке, в который раз Фаина Игнатьевна заходит сначала к младшему.
«Здравствуй, Павлуша!», — расчищая снег с фотографии сын.» произносит она нежно. Здесь покоится его прах. Она долго стой» в молчании у серой стены. Очнувшись от воспоминаний, она медленно бредет к могиле Николая, с трудом преодолевая расстояние в тридцать метров. Они здесь, ее мальчики. За ночь ним скрыл ее вчерашние следы. Она садится на скамеечку, сейчас можно и поплакать, здесь ее никто не услышит и не осудит. Душевную боль Фаине Игнатьевне суждено будет пронести до конца дней и жить, наперекор судьбе, лишь воспоминаниями о прошлом.
«Господи, прости слабость женскую! Дети рождаются, чтобы пережить и продолжить родителей. Почему ты выбрал их, а не меня, Господи?!». Материнский плачь молча слушают березки, охраняющие последний покой ее сыновей.
Продолжение следует.
Л. Амосова. Асбест. Жизнь и судьба. 2005 г.
Н.М. Авакувмов - художник газеты "Фронтовик" . 1943.
Прощание с сыном
Летом 1945 года, когда Николай вернулся с фронта, Фаина Игнатьевна была рядом с сыном, в Москве, в его семье, радовалась общению с внуками Игорем и Мишей. Николай вдохновенно рисовал: жену, детей, Фаину Игнатьевну. Она окружила сына и внуков вниманием и заботой. Но счастье было непродолжительным.
Вернувшись с фронта, Николай Михайлович неожиданно почувствовал себя плохо. Его положили в военный госпиталь имени Бурденко для обследования и лечения.
Стояла осень 1945 года. Второй месяц он лежал в госпитале, жена ездила в Лефортово каждый день, возила хвойный отвар и свежий морковный сок, в надежде, что это поможет, улучшит кровь. Николай лежал в отдельной палате, его навещали друзья, Фаина Игнатьевна и дети. Фаина Игнатьевна очень хотела помочь сыну — она с радостью стала бы его сиделкой, читала газеты и журналы, как в раннем детстве, рассказывала бы об Асбесте, о судьбе его одноклассников и друзей. Вставала она рано, пока спали соседи по коммунальной квартире, хлопотала на кухне, готовила завтрак, потом провожала Игоречка в школу, а сноху в госпиталь.
Дорога от дома до госпиталя казалась Галине Давыдовне вечностью. Война разделила их на пять долгих лет. И все эти годы она жила одной мечтой — встретиться с любимым. Каждый раз, отправляясь в госпиталь, она надеялась увидеть мужа в хорошем настроении, выздоравливающим. Она пыталась его развлечь рассказами о сыновьях, воспоминаниями о счастливых довоенных годах: «Помнишь, Коленька, как Мишутка прибегал к тебе в комнату, подходил к мольберту. Ты рисовал портрет Суворова и не мог устоять перед ним, раздевал его, сажал на колени, нежно целовал в щечки». Слушая жену, Николай улыбался.
«А как мы радовались, родной, когда тебя награждали медалью «За боевые заслуги», в сорок третьем году, а потом через год Орденом Красной Звезды. Видел бы ты, как ликовали твои сыновья: «Наш папа герой!». В том же году тебя назначили заместителем начальника группы военных художников Студии имени Грекова. Я это хорошо помню, милый» — говорила она, нежно целуя мужа. «А помнишь, как ты была рада, когда я принес пропуск на Красную площадь в день встречи челюскинцев?» — отвечал он.
Накануне празднования седьмого ноября, придя в госпиталь, Галина Давыдовна застала мужа в хорошем настроении, он оформлял в своей палате стенгазету «Профилактика». Около него собралась группа врачей, они что-то обсуждали, склонившись над столом. С порога она ощутила удушающий запах лекарства, вошла, прикрыв за собой дверь. Николай обнял ее и усадил рядом.
«Как он изменился» — подумала она, рассматривая его бледное лицо. Николай, как всегда, шутил, говорил о новых своих замыслах, о серии рисунков, задуманной им еще на фронте, за которую хочет взяться сразу же после выздоровления. Потом взял ее руку, поднес к губам и остался так лежать, закрыв глаза. Она была потрясена произошедшей с ним за ночь переменой, и, неотрывно глядя на мужа, старалась не заплакать. Только выйдя из палаты, она дала волю чувствам, и громко разрыдалась. Не в ее силах было вернуть мужу здоровье; смерть приближалась неотвратимо, с каждым часом жизнь уходила из утомленного организма. Последние результаты анализа крови — «острая злокачественная анемия», она скрыла от Фаины Игнатьевны. И хотя все понимали: нет никакой надежды, Николай умирает, сам он продолжал улыбаться своей обаятельной, доброй улыбкой. Так здоров был дух молодого мужчины, умирающего в тридцать семь лет.
Друзья Николая доставали редчайшие лекарства, надеясь, что это поможет выздоровлению. Знакомые летчики из-за границы привезли пенициллин, совершенно новый тогда препарат, который, казалось, способен излечить любые болезни. Ничего не помогало, болезнь прогрессировала. Фаина Игнатьевна страдала оттого, что сын рядом, а она ничем не может ему помочь.
«Бедный мой мальчик! Господи, облегчи его страдания! Троих я уже похоронила! За что ты меня так наказываешь? Что в жизни я сделала не так?!» — материнское сердце разрывалось от неизбежности и муки. В ту ночь в их квартире никто не сомкнул глаз.
А утром восьмого декабря 1945 года Николай тихо умер на руках своей любимой жены Галины.
...С трудом сдерживая слезы, Борис Пророков вышел из дома, чтобы сделать распоряжения относительно похорон. Случилось то, о чем он боялся думать. Он остался без друга. Пока Николай болел, он ежедневно бывал у него в госпитале, советовался с врачами, по вечерам вместе с женой Софьей Александровной, просматривал медицинские журналы. Он, так долго мечтавший о встрече, о совместной выставке, дождался друга и ничего не смог сделать.
Панихида состоялась в Доме художника на улице Желтовского в центре Москвы. Зал заседаний был заполнен до отказа. Пришли проститься родственники, художники, фронтовые друзья. Многие плакали, не скрывая слез. Люди в военной форме стояли в почетном карауле. Было много цветов. Фаина Игнатьевна глядела на сына. Она видела своего Николку, круглолицего, розовощекого мальчугана, бегающего по двору. В доме Аввакумовых на Кудельке были неравнодушны к цветам. Как только сходил снег, появлялись нарциссы, тюльпаны, затем анютины глазки, маргаритки, пионы, позже радовали глаз ноготки и лилии, гвоздики и гладиолусы. Ближе к осени расцветали астры, белые хризантемы, золотые шары. Накануне первого сентября Николай вставал Раньше Фаины Игнатьевны, бежал в сад, набирал огромный букет цветов и ставил на стол возле ее кровати, затем забирался обратно к себе в кровать, и делал вид, что спит. Когда в двадцать третьем году он уехал из дома на учебу в Екатеринбург, его заменил Паша, потом подрос Тосик.
...Она молча прощается с сыном. Все скорбят, провожая с воинскими почестями в последний путь боевого товарища и друга. Она не слышит, о чем говорят его соратники по студии Грекова, однополчане, прошедшие с ним войну. Ее мысли далеко в родной Кудельке, на берегу живописного озера Щучьего, где она любила бывать с сыновьями. Тринадцать лет Николай прожил в Москве. Она помнила наизусть и хранила все его письма, газеты с рисунками. Наперечет знала, сколько раз он приезжал в Асбест, когда, работая в «Комсомольской правде», заезжал во время командировок по Уралу.
Фаина Игнатьевна тяжело переживала потерю своего послед него сына.
...Соседи по дому видели, как каждое утро седая женщина, оде тая в черный жакет, идет по московскому дворику. Снег поскрипывал под ногами прохожих, и казалось, никому нет дела до беды и слез, что лились в доме на улице Баумана пятнадцать. Она садилась в метро, ехала несколько остановок, пересаживалась на трамвай, который шел в сторону Донского монастыря. Она смотрела в окно, на мелькающие дома и думала: «Вот так же мгновенно промелькнула и жизнь моих сыновей». Сидя в холодном трамвае, Фаина Игнатьевна вспоминала своих детей, жизнь с ни ми от рождения до разлуки. Память возвращала их детский смех, прихоти и забавы. Ни один из них не причинял ей неприятности Наоборот: их учеба и послушание, заботливое и вежливое отношение к ней, облегчало Фаине Игнатьевне тяготы жизни, придавало силы, позволяло не обращать внимания на трудности того времени... По знакомой, протоптанной ею дорожке, в который раз Фаина Игнатьевна заходит сначала к младшему.
«Здравствуй, Павлуша!», — расчищая снег с фотографии сын.» произносит она нежно. Здесь покоится его прах. Она долго стой» в молчании у серой стены. Очнувшись от воспоминаний, она медленно бредет к могиле Николая, с трудом преодолевая расстояние в тридцать метров. Они здесь, ее мальчики. За ночь ним скрыл ее вчерашние следы. Она садится на скамеечку, сейчас можно и поплакать, здесь ее никто не услышит и не осудит. Душевную боль Фаине Игнатьевне суждено будет пронести до конца дней и жить, наперекор судьбе, лишь воспоминаниями о прошлом.
«Господи, прости слабость женскую! Дети рождаются, чтобы пережить и продолжить родителей. Почему ты выбрал их, а не меня, Господи?!». Материнский плачь молча слушают березки, охраняющие последний покой ее сыновей.
Продолжение следует.
Л. Амосова. Асбест. Жизнь и судьба. 2005 г.
Н.М. Авакувмов - художник газеты "Фронтовик" . 1943.