Эмка
Сегодня мы поговорим о замечательном поэте и талантливом переводчике. Наум Коржавин был близким другом Кайсына Кулиева и бывал у него в гостях в Чегемском ущелье. На фотографии мы видим их обоих. Классик балкарской литературы держит под уздцы коня, на котором гордо восседает столичный литератор.
Поэт и переводчик – это особые отношения. Совместное творчество предполагает единомыслие и тесную духовную связь, нередко выходящую за рамки профессиональных интересов. «Знал многих – ни у кого не встречал такой любви к своей земле, к своему народу и такое же острое видение, восприятие чужого бытия, чужой боли, - писал о Кулиеве Коржавин. - Прямо скажу – и не понимал даже этого его чувства, тревожился за него. Открыто говорил – ты сгоришь. Кайсын ведь поэт истинный, их так мало, я любил его, дружил с ним. Драгоценное в его стихах момент современности, почувствованный как момент вечности, и вот его ощущение этой вечности также изумляло».
О пребывании Коржавина в Кабардино-Балкарии практически ничего неизвестно. Единственная информация, которую удалось отыскать, это отрывок из воспоминаний филолога Кадира Шокуева, опубликованный в нашей газете десять лет назад. «18 марта 1964 года, читальный зал главного корпуса КБГУ, встреча с писателями. Вечер вёл Кайсын Кулиев. Он представил аудитории своих коллег. Была солидная группа. Среди них гость из Москвы – поэт-переводчик Наум Коржавин…». Зная широкий и хлебосольный характер Кайсына Шуваевича всё остальное представить себе несложно. За официальной частью непременно последовало щедрое кавказское застолье, с красноречивыми здравицами в честь московского гостя. Не исключено, что эта фотография была сделана именно тогда – в марте 64-го.
«Меня переводят люди, которые меня любят, у нас взаимные серьёзные отношения. Это моё личное ощущение. Но поэзия трудно переводима… Перевод – вопрос трагический. Стихотворение – это дерево, а перевод – это тень от дерева», - говорил Кайсын Кулиев.
С Коржавиным у него была не просто дружба, а родство душ. Они тонко чувствовали и высоко ценили поэзию друг друга.
Наум Коржавин – не самый известный стихотворец. Его популярность значительно уступала Бродскому или Кушнеру. Тем не менее многие стихи этого поэта стали частью фольклора. Например, эти широкоизвестные строчки: «Ей жить бы хотелось иначе, / Иметь драгоценный наряд... / Но кони - всё скачут и скачут, / А избы - горят и горят».
В памяти большинства читателей он остался как переводчик и автор ироничных фраз. На самом деле Наум Коржавин очень цельный и глубокий поэт. Чтобы убедиться в этом достаточно прочесть его стихотворение «Дети в Освенциме». «Мужчины мучили детей. / Умно. Намеренно. Умело./ Творили будничное дело,/ Трудились - мучили детей./ И это каждый день опять:/ Кляня, ругаясь без причины…/ А детям было не понять,/ Чего хотят от них мужчины./ За что - обидные слова,/ Побои, голод, псов рычанье?/ И дети думали сперва,/ Что это за непослушанье./ Они представить не могли/ Того, что было всем открыто:/ По древней логике земли,/ От взрослых дети ждут защиты./ А дни всё шли, как смерть страшны,/ И дети стали образцовы./ Но их всё били./ Так же./ Снова./ И не снимали с них вины./ Они хватались за людей./ Они молили. И любили. / Но у мужчин «идеи» были,/ Мужчины мучили детей./ Я жив. Дышу. Люблю людей. / Но жизнь бывает мне постыла,/ Как только вспомню: это - было!/ Мужчины мучили детей!».
Настоящее имя Наума Коржавина - Эммануил Мандель. Друзья называли его Эмкой, со времён киевского детства и до последних дней.
- Эмка, ты куда? - спросонья спросил Расул Гамзатов, сосед Коржавина по общежитию литературного института, когда тот разбудил его, чтобы попрощаться. Оказалось, что Эмку увозят на Лубянку...
В одном из интервью Коржавин рассказывал, что в Лубянской тюрьме НКВД провёл восемь месяцев. «Помню, там была неплохая библиотека, собранная из конфискованных книг. Из тех, которые брали с собой из дома арестованные. Были книги и по философии, но в основном художественная литература, - вспоминал он.
До войны Коржавин был известным поэтом и его талант высоко ценили коллеги. В литинституте Борис Слуцкий придумал измерять поэтический талант в «манделях». Коржавину это не понравилось. Он раздражался, когда журналисты спрашивали, сколько у кого «манделей».
С советской властью у него отношения были сложными. Коржавин говорил то, что думает, и в выражениях особо не стеснялся. В 1973 году после допроса в прокуратуре поэт подал заявление на выезд из страны, объяснив своё решение «нехваткой воздуха для жизни». Коржавин уехал в США и обосновался в Бостоне. Был членом редколлегии «Континента», издавал поэтические сборники, активно участвовал в литературной жизни эмиграции.
У Сергея Довлатова в «Записных книжках» описан такой случай: «Накануне одной литературной конференции меня предупредили:
- Главное, не обижайте Коржавина.
- Почему я должен его обижать?
- Потому что Коржавин сам вас обидит…
Первой же фразой Коржавин обидел всех американских славистов. Он сказал:
- Я пишу не для славистов. Я пишу для нормальных людей...
Затем Коржавин обидел целый город Ленинград, сказав:
- Бродский - талантливый поэт, хоть и ленинградец...
Затем он произнёс несколько колкостей в адрес Цветкова, Лимонова и Синявского. Ну и меня, конечно, задел. Не хочется вспоминать, как именно. В общем, получалось, что я рвач и деляга…».
Несмотря на неуживчивый характер, врагов у него не было. Наума Коржавина любили, и ценили его талант. Для человека и поэта это, пожалуй, самая лучшая характеристика.
