Играй, пока играется! «Муми-тролль и комета» Туве Янссон
Раз в неделю по пятницам литературный критик Кирилл Ямщиков выбирает одно великое произведение и объясняет, почему его обязательно стоит прочитать (или перечитать). В этот раз — «Муми-тролль и комета» Туве Янссон: сказка о «зефирном апокалипсисе», написанная в конце Второй мировой, где сюжет двигают не супергерои, а любопытство, дружба и своевременный торт.
Детство редко обходится без рисунка.
Удав, проглотивший слона, хотя это всего лишь шляпа, Гринч, укравший Рождество, Мурзилка в красном берете и Железный дровосек с бабочкой на носу. Приглашение к выдумке, обязательная разметка воображения, соотносящая наше представление о Чуде с тем, как видят Чудо другие. Иллюстрация архетипична, потому что рассказывает — самыми разными, диковинными способами — об одном и том же: улыбке, горе, счастье, беде. Один напишет, другой изобразит. Но куда занятней, когда сами писатели оказываются художниками, словно бы лишая бумажных человечков права на иную судьбу.
Туве Янссон (1914 — 2001) пришла в литературу из стокгольмского Колледжа искусств, где постигала тонкое искусство изображать. Потомственное, между прочим: мать и отец на пару работали с палитрой и киянкой. Двойственное происхождение. Туве наполовину шведка, наполовину финка. Это слияние определило последующий разворот её манеры (письмо на шведском, пейзажи схожие). С малых лет трудясь над книгами для детей — сначала, правда, только как иллюстратор, — девочка понимала, что настоящее Чудо, хоть литературное, хоть внешнее, эскизное, кроется там, где есть простой, вечный и мгновенно запоминающийся образ.
Так появились Муми-тролли.
Эти ребята всегда были сложнее, чем казались. Похожие то ли на брикеты мыла, то ли на бегемотиков, то ли на свечные огарки, жители Mumindalen обезоруживали своей теплотой даже самого рьяного декадента. Всё в них было какое-то — своё, узнаваемое, не требовавшее перевода. Утопические существа живут в миниатюрном, но совсем не утопическом мире, где случаются и наводнения, и таинственные артефакты, и сумрачные предзнаменования. Всё у них — так же, как у нас, пускай и на диез фантасмагоричней. Ведь иначе литература не была бы собой!
Иллюстрация и рассказ шли в этих книгах плечом к плечу. Кратки, существенны были описания, не менее цельными казались и важнейшие образы. Объяснимые причины, зримые детали: много снега, но река не мёрзнет, где-то море, а где-то Одинокие горы, и всё это, опять же, здесь, в реальном мире, поскольку вдали маячат страны, уже взаправду расположившиеся на географической карте. Янссон прячется в сугроб, однако не перестаёт думать о мире, который окружил её со всех сторон. Что нас спасёт? Память о самом первом, самом раннем: хотя бы о деревушке, в которой довелось провести столько счастливых дней.
Наравне с гостеприимными муми-троллями тут обитают и очень похожие на них снорки, и рослые хемули, и мюмлы, юркие что огонь спички, и полу-тушканчики сниффы, и много другого увлекательного зверья. Даже люди есть: редко, гостями, но всё-таки уловить их в книгах Янссон можно не раз и не два. Муми-дол бурлит жизнью, но жизнью возвышенно-философской, как в Александрийской или Антиохийской школе. Всё, что случается, случается неспроста, и вынести драгоценный урок следует даже из особливого расположения сосулек под крышей. Ведь кто-то их оставляет, правда? Значит, это кому-нибудь нужно?
Особенно хорошо эти принципы раскрываются в «Муми-тролле и комете» (Kometjakten, 1946), повести, написанной Янссон в конце Второй мировой войны и ею изрядно пропитанной. Итак, о чём речь? Снифф и Муми-тролль гуляют по долине и забредают к берегу моря. Там они встречают Мартышку, которая убегает в загадочный грот. О новом месте необходимо всенепременно поведать близким. Ночью же в Муми-дом заявляется опечаленный Ондатр. Муми-папа сломал его хижину, пока строил мост, и теперь бедолаге негде жить. Бедолага размещается у папы и мимоходом роняет странную мысль: дескать, всё вокруг какое-то ненастоящее, и скоро-скоро прилетит Комета, которая уничтожит мир.
«Муми-тролль поглядел на небо. Оно было серое, спокойное, будничное. Но теперь-то он знает… Да, теперь он знает, что где-то там, за облаками, несётся зловредная Комета, она всё ближе и ближе к долине Муми. Ему мерещился её длинный красный хвост, с шипением проносящийся между испуганными звездами, чудился запах горелой ткани. (Муми-тролль считал, что небо обтянуто голубым бархатом)».
Только этого и не хватало. «Меланхолия» (Melancholia, 2011) Ларса фон Триера — также, подчеркну, скандинава, — встречается с рождественской песней в прозе. Зефирный Апокалипсис. Муми-тролли обеспокоены, не знают, что и думать, на выпады Ондатра реагируют хаотично. Комета несётся к земле. Снег укроет, да только ненадолго. Значит, нужно узнать о комете побольше. Как это сделать? Добраться до Обсерватории, что в Одиноких горах, и расспросить учёных. Так начинается сложное, полное тревог путешествие к Разгадке Всех Причин: или, по крайней мере, к осознанию грядущего краха.
Янссон позволяет своим троллям бояться, не понимать и совершать ошибки. Позволяет и выпускать пар, собираться с мыслями, отправляться на поиски смысла в ситуации, казалось бы, безвылазно мрачной. Дети верят в то, что родители защитят их от любой беды. Родители, конечно, о своём всесилии не подозревают. Впереди ложбины, ямы, чащи и перелески. Даже крокодилы впереди, хотя годами позже, решив, что тропики неуместны, Янссон сотрёт их из истории вместе с Мартышкой, заменив последнюю на Котёнка. Расстояния спутаются, перемешаются и ещё раз огорошат ненастьем.
Но что будет в конце?
«Они стояли рядком друг возле друга и смотрели. Там, где должно было быть море — море с мягкими синими волнами и бегущими по нему парусами, — там зияла теперь громадная пропасть. Где-то на огромной глубине клокотало, оттуда поднимался горячий пар и странные едкие запахи. Прямо под ногами берег срывался вниз, в пропасти с острыми краями, и дна их не было видно».
Комета мало-помалу затягивает небо Муми-дола, пригвождает к себе взгляды и разбалтывает нервы. Присутствие её алогично, невнятно и сопровождается королевским, вершинным страхом: неизвестности и последствий неизвестного. Ступая во мрак, волнуясь, тролли пытаются отыскать Утопию — прежде всего в себе, — но в какой-то момент увлекаются вопросами совершенно другого порядка. Что, если на них, мумиках, лежит особая миссия, роль, вера? Они же и узнали о Комете первыми — значит, нужно принести эту весть остальным, чтобы сообща выдумать спасение. Нужно просто дойти до Обсерватории. Дойти и успокоиться.
«Все в страхе поглядывали на небо, и почти никто не находил времени остановиться поболтать.
– Чудно, — сказал Муми-тролль. — Мы направляемся в самое опасное место и боимся меньше, чем те, кто бежит оттуда.
– Конечно, это оттого, что мы ужасно храбрые, — сказал Снифф.
– Ты так думаешь? — сказал Муми-тролль.
– А мне кажется, это оттого, что мы лучше знаем комету. Мы первые узнали о том, что она летит к Земле. Мы видели, как она росла из малюсенькой точки… Наверное, она страшно одинока. Представьте, как одиноко себя чувствуют те, кого все боятся».
В определённый момент Янссон подменяет страх любопытством — и делает повесть значительно трудней в понимании. Комета не просто нарушает привычный порядок вещей, но предлагает вызов, о котором и подумать прежде нельзя было. Наводнение — предел ужасного? А вот и нет. Всегда найдётся страх умнее, острей зубами. Комета появляется из ниоткуда, летит молча, и лишь Ондатр заявляет, что небесное тело обязательно сожжёт мир дотла. Но почему словам ленивого философа стоит верить? Не лучше было бы самим взглянуть на хвостатую, изучить направление её полёта?
Дружба и сострадание превозмогают тревогу. Община, семья таких разных в чувствах, но близких по духу существ не может сложить руки перед лицом опасности. Да и та, правды ради, совсем запредельная, схоластическая. Как лапа Носферату над городской черепицей. Занеслась, притворилась, а для чего — одному небу известно. Можем ли мы сказать, что Муми-Долу постоянно что-то противостоит, будто желает изничтожить? Глубинное, лунное, неподатливое, как стихия воды или вселенский хаос. Их, невинных, изничтожить — парочку простых и молодых ребят!
Совмещая довольно внезапные контексты, Янссон, тем не менее, говорит категориями простыми и ясными. Её сказочная быль-невидаль потому и многомерна, что допускает страх, робость, усталость, смятение, пыль времён на чайном сервизе. Утопия случается лишь в мгновение вызова: если преодолевает его, доказывая своё право на совершенство. Совершенен ли мир муми-троллей? Конечно! Поскольку сохраняет нежную загадку, приветливую тайну, заново выстраивает хибары, хлопает по плечу, не торопит с выводами и даёт настояться очередному препятствию.
Комету, как и положено, встречает земное непонимание, но только муми-тролли способны примешать к нему сострадание — самое обыкновенное, мирское, без тени позы или риторической паузы. Если ты, далёкая-невнятная, летишь сюда, летишь мимо нас, то, значит, есть и цель, и смысл, и первопричина? Наверняка и ты, злодейка, заслуживаешь быть объяснённой! Учёные, до которых ватага энтузиастов всё-таки добирается, рассказывают, что конец света взаправду неминуем, поскольку Комета несётся конкретно на них, а не куда-либо ещё.
«Комета проносилась над Землёй. Было ровно восемь часов сорок две минуты и ещё четыре секунды.
В небе шипело и грохотало, словно там рвались миллионы ракет и миллиарды ручных гранат, гора тряслась и дрожала. Хемуль упал животом прямо на ворох своих марок. Снифф заревел по-страшному, а Снусмумрик надвинул шляпу на самый нос — так казалось ему безопасней. Раскалённые камни дождем посыпались в ванну на крыше.
С гулом и грохотом комета протащила свой пылающий огненно-красный хвост над долиной, над лесом и над горами и с рёвом унеслась дальше в мировое пространство.
Пройди она чуть-чуть поближе к Земле, и очень может быть, всё разлетелось бы вдребезги. Но она лишь слегка задела её хвостом и устремилась к другим солнечным системам, таким далеким, что ей никогда уже не вернуться обратно к Земле».
Ничто человеческое жителям Муми-Дола не чуждо. Уходя в опасное, непредсказуемое путешествие, они беспокоятся о том, взяли с собой торт или нет, говорят о мелочах, которые вроде бы не к лицу Возможному Апокалипсису. Опаляя снега пламенем, Комета рассеивает и сомнения, и мелкие неурядицы, гнездящиеся в сердцах этих маленьких отважных существ. Дружба крепчает, ветер не отстаёт, Ондатр вещает печальку, а все остальные бредут вперёд, проваливаясь в сугробы и выныривая на очередной подвиг. Будь собой. Не забывай о силе, что обязательно внутри. Её не рассеять, не разбить, не истрепать.
«Быть может, мы все превратимся в отбивные, быть может, нет. В конце концов, это несущественно, поскольку всё тлен и суета», говорит ленивый философ Ондатр, не обращая внимания на испуганные глаза Муми-тролля. Достоин ли такой астенический стоицизм почёта? Вопрос коварный. Симпатии читателя, верно, на стороне других героев — тех, что предпочитают делать, а не болтать, и верить назло обстоятельствам. Верить в то, что и Комета может быть дружелюбна; даже если оплетает Землю хвостом, как пронырливая ящерица. Пускай думает, что хочет! Мы, в свою очередь, играем.
И любим торты.