«Так Владивосток вошел в культурное сознание западного человека»

Многие считают, что столица ДФО находится на краю земли, поэтому на творчество он вдохновляет только местных авторов, писателей, поэтов, музыкантов. На самом деле это не так: Владивосток присутствует и в зарубежной литературе. Как изменилось восприятие «русской Итаки» от «ревущих» 1920-х до нашего времени, возможен ли сегодня культурный поворот на Восток и почему русскую культуру нельзя отменить — об этом интервью с доктором филологических наук Евгенией Бутениной.

— Евгения Михайловна, почему именно «лики Владивостока в зарубежных песнях»? Чем вас заинтересовала эта тема?

— Темой Владивостока в зарубежной культуре я занимаюсь довольно давно. А год назад, как раз к юбилею города 2 июля 2023 г., мне встретилась публикация, в которой наш местный историк и краевед Валерий Постников собрал десять зарубежных песен, где Владивосток упоминается в заглавии или в тексте. И я решила их проанализировать. Вот вы сколько зарубежных песен про Владивосток знаете?

— Girl from Vladivostok. На этом все.

— Кого из знакомых я ни спрашивала, в лучшем случае ответ был таким же. А между тем есть песни о Владивостоке на испанском, французском, немецком и других языках. Думаю, это материал, который поможет нам чувствовать себя не на краю земли, а, наоборот, ощущать, что солнце встает на Востоке и здесь не край земли, а начало начал — где-то далеко находится «дальний Запад», а у нас такой Восток, с которого все начинается.

— Прежде чем перейти к песням, хотелось бы поговорить о прозе. Самое известное произведение, где упоминается Владивосток?

— Это грандиозный роман Джеймса Джойса «Улисс», созданный в период с 1914 по 1921 г. Конечно, редкие птицы долетают не то что до середины этого сложнейшего произведения, но даже до середины первой главы, но многие знают, что действие происходит в течение одного дня, 16 июня 1904 г., и этот день — путешествие по всей мировой культуре, а сейчас есть и праздник Блумсдэй (или День Блума), который ежегодно устраивают поклонники романа. Также многим известно, что Улисс — это Одиссей, а главный герой Леопольд Блум — некая пародия на Одиссея.

В середине романа, в 14-м эпизоде, встречается такая цитата: «Это я, Александр Джон Христос Дауи, что приволок ко спасению колоссальную часть нашей планеты от Сан-Франциско до Владивостока. Бог это вам не балаган, где насулят с три короба и покажут шиш. Я вам заявляю, что Бог — это самый потрясающий бизнес и все по-честному». Александр Джон, добавивший себе имя Христос, конечно, некий шарлатан, который хочет захватить практически весь земной шар и замкнуть свой путь во Владивостоке. Как и Одиссей, он собирается найти здесь свою «русскую Итаку». Наверное, это одно из первых упоминаний нашего города в мировой литературе, причем в таком значительном тексте.

— А как Владивосток вообще мог попасть в поле зрения Джойса?

— Как мы помним, в 1904 г. началась Русско-японская война, и тогда Владивосток нередко упоминался в газетах. Джойс работал над романом в период Первой мировой войны, потом в России началась революция, вспыхнула Гражданская война, и мы знаем, что в нашем городе было немало англичан и других иностранцев. Так Владивосток постепенно вошел в культурное сознание западного человека.

В другом контексте предстает наш город в романе, который называется «Тщета» (Futility, 1922). Его автор — Уильям Джерхарди — уникальный человек, он родился и вырос в Петербурге, свободно владел русским языком, восхищался Чеховым и написал о нем первую англоязычную книгу.

«Тщета» — абсолютно чеховский роман о любви, о ее безнадежности, это роман-путешествие из Петербурга во Владивосток через Иркутск. В своей лекции одну из ипостасей Владивостока я назвала «город-джаз». Это отсылка к цитате Джерхарди о том, как американцы и англичане, жившие во Владивостоке, организовывали танцы под этот музыкальный стиль: «<…> Нам прислали два джазовых ансамбля вместо одного, и в результате их почти одновременное применение в двух соседних комнатах, предназначенных для танцев, превратилось в переживание, неудовлетворительное для слуха. Гавайский струнный ансамбль тек и подрагивал томным жалобным вальсом, а прилежавший к нему духовой оркестр едва ли не вышибал искры, то и дело разражаясь опьяняющим уан-степом».

Закономерно, что моя лекция начинается с инструментальной джазовой композиции 1927 г. под названием «Владивосток». Если помните, Френсис Скотт Фицджеральд назвал 1920-е веком джаза, а еще эти годы называют «ревущими двадцатыми».

— И какой Владивосток приходит на смену городу-джазу?

— Через 50 лет «город-джаз» уступает место «городу — месту ссылки для изгоев», о котором поет канадская группа Prism в песне «Vladivostok», написанной в 1977 г. Героя «затащили» во Владивосток, где должно быть «не меньше ста градусов ниже нуля», он не помнит, чтобы когда-то ему было так холодно.

«Они затащили нас в кандалах, как преступников, бросили в поезд, и мы ждали в темноте и в снегу. Проснулись утром, а поезд продолжал двигаться, и русская зима уже призвала к себе одну душу. А мы двигались все дальше на север, кажется, шесть или семь дней». Мрачновато, да?

— Куда уж мрачнее. Будто канадцам не хватает своих холодов и снегов.

— Но если в песне Prism Владивосток — это место для изгоев, то испанская группа Generасion 91 поступила еще лучше. Она поет о том, что Владивосток — прекрасное место для ссылки чиновников — «Всех их туда, во Владивосток!».

«Итак, говорят, что решения нет, что это неизбежно, их жизни вымышленны, а твоя уязвима. Для тех, кто ответственен за эту ситуацию, есть билет во Владивосток. Посмотрите на Пабло Касадо — ни высшего образования, ни степени. Ему уже уготовили билет во Владивосток» (Пабло Касадо — испанский политик. Законность получения им диплома о высшем образовании вызывала большие сомнения, не говоря уже о каких-то политических достижениях).

И дальше поется: «Всех во Владивосток без остановки! Прямо в сердце огромной Сибири! В каждый вагон поместится много — подбросьте туда угля, время на исходе». Имеется в виду — всех этих чиновников. С переводом этой песни мне помогла владеющая испанским языком коллега Екатерина Бондарева.

— Интересно, что, по мнению испанских авторов, Владивосток, оказывается, расположен «в сердце Сибири».

— Это характерная ошибка. На нашей кафедре мы выпустили коллективную монографию «Владивосток на перекрестке культур», и в ней есть статья Екатерины Бондаревой «Владивосток в испанских СМИ».

Казалось бы, где испанские СМИ и где Владивосток? Тем не менее моя коллега нашла материал, и в одной цитате упоминается «Владивосток и другие города Сибири». Даже многие иностранцы, которые работали на российском Дальнем Востоке, не различают Сибирь и Дальний Восток. Для них все, что находится за Уралом, — это Сибирь. Как-то в США, где я проходила стажировку, сотрудник одного из музеев спросил: «А что такое эта ваша Сибирь? Гора или остров?» Я тогда решила пошутить и ответила: «Это гора».

— А кто-то из авторов разглядел во Владивостоке что-то кроме суровой зимы и «края света»?

— Есть еще Владивосток — город для авантюристов. Таким его увидел итальянский исполнитель Гадзебо, известный своим хитом «I Like Chopin». Его песенка 1986 г. называется «Trotsky Burger».

«До русской революции человек из центра Владивостока создал гамбургер номер один и прославился на весь мир. Вот он, бургер Троцкого — свежее мясо, все витамины прямо из Сибири, кока-кола, снежные пироги со вкусом водки, Владивосток». Прекрасный текст.

— Какая клюква: снежная Сибирь, водка…

— Клюква, действительно, развесистая. Но постепенно к XXI веку в песнях о Владивостоке проступает и усиливается лирическое начало. Аргентинская группа La Fanfarria del Capitan тоже назвала свою песню «Vladivostok». Это такая любовная трагедия исполнителя песни — «Зачем жить, зачем жить без твоей любви, любовь словно летний день посреди владивостокской зимы». Есть также лирические песни на французском и, конечно, английском языках. В 2020 г. Лоран Пико написал рок-балладу «Un alien dans Vladivostok». Это один из немногих исполнителей, который во Владивостоке действительно побывал.

— И что же его сюда привело?

— Наш герой приехал на свидание с девушкой — испанские чиновники и все прочие политические обстоятельства его мало интересовали. В первую очередь его интересовал он сам. Ему очень понравилась рифма «Владивосток — шок», хотя он, в общем-то, ее никак не раскрывает. Из текста следует, что самолет опускается в сером небе, герой не знает, что его ждет.

«Нужно быть сильным парнем для встречи с Владивостоком», — сообщает он нам. А дальше происходит долгожданная встреча, и в такси девушка ему говорит: «Ты, конечно, чужак во Владивостоке. Прочитай в моих глазах и угадай, почему наши пути пересеклись — Токио, Париж, Владивосток, романтическое свидание и шок. Девять тысяч километров от Москвы, и наши судьбы пересеклись».

Надо отдать автору должное: он единственный из рассмотренных исполнителей упоминает словосочетание Дальний Восток, а не Сибирь.

Есть также меланхоличная баллада группы Neighborliness Jazz Quartet. Она называется «Vladivostok, you put on spell on me». Но здесь это не любовное приключение, это именно такая завороженность Владивостоком.

И нельзя не упомянуть художественную композицию «Звуки Владивостока», которую написал кипрский композитор Мариос Иоанну Элиа в 2017 г. — он создал аудиовизуальный портрет города, собрав символичные для него звуки. Проект действительно грандиозный, при съемках было задействовано очень много дронов, чтобы максимально широко показать наш многоголосый или полифонический город.

— А что вы скажете о местных исполнителях? Кто прославляет Владивосток сегодня в своей музыке и текстах?

— Все мы знаем группу «Мумий Тролль» и Ивана Панфилова. Но если говорить о новых исполнителях, я бы выделила группу «Марлины». Они написали прекрасную песню «Этот город» и сделали к ней очень красивое видео. Процитирую: «В этом городе сопки совсем не помеха, а ориентиры и естественный тренинг для ног. / Этот город не просто порт, а море — в нем конец и начало сотен и сотен дорог». Мне очень понравилась эта мысль — «конец и начало сотен дорог». Джойс разместил Владивосток на культурной карте мира, а местная группа тоже перекидывает мосты через Тихий океан. Причем в клипе действие происходит во Владивостоке и Сан-Франциско, и, на мой взгляд, видео очень хорошо показывает родство не только ландшафта, но и динамичного духа этих двух городов.

— Но самая известная песня, где упоминается Владивосток, наверное, у Высоцкого.

— Да, хотя она написана не о Владивостоке и за несколько лет до того, как Высоцкий посетил наш город в 1971 г. Но противоречивая, оксюморонная строчка «открыт закрытый порт Владивосток» подчеркивает мысль, что здесь все возможно. И мне кажется, эта мысль перекликается с авантюрным началом, которое присутствует в комической песне «Бургер Троцкого».

— Владивосток — город авантюристов?

— Конечно. Понятно, что сначала сюда направлялись военные моряки, у которых не было выбора. Но только представьте, как первые преподаватели восточных языков из Петербурга ехали практически в тайгу, учитывая, что Восточный институт был основан в 1899 г. Нужно быть авантюристом, чтобы решиться на такое путешествие.

— Вы заметили, что Владивостока становится больше в информационной и культурной повестке? Можно ли надеяться, что поворот на Восток произойдет не только в экономике и логистике?

— Да, особенно это заметно в кино. Режиссер Антон Борматов снял фильм «Владивосток» по сценарию Карена Шахназарова. Актер такого уровня, как Евгений Миронов, приезжает в Приморье на съемки сериала «Арсеньев».

И это очень радует — мы не ощущаем себя культурной окраиной, а, наоборот, чувствуем, что открываемся миру, интерес к Владивостоку растет. В прошлом году у нас впервые прошел Международный Тихоокеанский театральный фестиваль, который собрал в том числе участников из ЮАР и Аргентины. Это потрясающе. Не зря еще Джерхарди назвал наш город «дальневосточным Парижем». Некоторые европейцы, кстати, говорят, что культурный центр Европы — не Париж, а Берлин, так что, может быть, мы даже «дальневосточный Берлин». При этом дальний и авантюрный, потому что Москва существует столетия, а мы такие молодые по сравнению с практически всеми городами в Центральной части России — намного моложе и, соответственно, динамичнее.

— В последнее время на Западе развернулись дебаты об отмене русской культуры. Как вы считаете, возможно ли отменить нашу культуру, литературу?

— Я думаю, что политическая ситуация не может отменить интерес к какой-либо национальной культуре вне зависимости от того, что провозглашается на том или ином уровне. Толстой, Достоевский, Чехов известны всему миру. В меньшей степени Пушкин, но и это тоже имя в зарубежной литературе. Для афроамериканцев, например, Пушкин — культурный герой, они говорят: «Русский Шекспир был чернокожим — это потрясающе!» И не только для них. Нельзя просто взять и отменить то, что накапливалось на протяжении более двух столетий, с тех пор, как Пушкин создал русский литературный язык и открыл золотой век русской литературы. Возможно, кто-то будет побаиваться выражать свой интерес к русской культуре. Но этот период, мне кажется, надо просто переждать.

— Интересно, как текущая политическая ситуация повлияет на русский язык. Например, мы видим, что в рекламе, на билбордах становится меньше англицизмов. Это хорошо или плохо?

— Думаю, здесь есть и положительная сторона. Конечно, вспоминаются «мокроступы», над которыми смеялся Пушкин. Но Набоков придумал слово «крестословица» вместо «кроссворда» и очень этим гордился.

Однако в том, что русский язык может получить импульс к словотворчеству, есть и положительное зерно: английские термины часто удобны потому, что они короткие, но, с другой стороны, это же своего рода языковая лень — не попытаться подобрать достаточно точный и, может быть, даже однословный эквивалент на родном языке, а просто взять и использовать английское слово, часто не очень понимая его значение.

Возможно, англицизмов станет чуть меньше, за исключением тех случаев, когда они необходимы, и это действительно пробудит творческое начало в носителях русского языка.

— Помните, как начиналось ваше увлечение словом? Кто прививал вам любовь к литературе?

— У меня мама — преподаватель русского языка. Я преподаватель английского языка и американской литературы. То есть в нашей семье читали всегда, и любовь к чтению прививалась сама собой. Английский язык увлек меня, когда я познакомилась с зарубежной литературой и захотела прочитать какие-то вещи в оригинале. Решение заниматься именно английской филологией было принято где-то в девятом классе и стало именно выбором профессии, которую я очень люблю. Люблю преподавать, я перевела несколько книг с английского на русский и даже не представляю, какая профессия была бы для меня лучше.

— Вы преподаете уже давно. Скажите, как за эти годы изменился студент? Есть ведь такой стереотип о молодом человеке с клиповым сознанием. Он не способен осилить длинные тексты и мыслить критически. Рефераты за него пишут нейросети, а классику он читает в лучшем случае в кратком изложении или в виде графического романа…

— Начнем с того, что жанр графического романа сегодня активно развивается и насчитывает огромное количество достойных, глубоких произведений, так что не будем к нему предвзяты. Если говорить о студентах, то мне, наверное, везет. Конечно, студенты попадаются разные, как и вообще разные люди встречаются в нашей жизни. Но приведу пример: я много лет веду курс «Анализ художественного текста на английском языке» в ДВФУ, а в этом той же группе филологов достался еще и курс «Университетский роман Великобритании и США». Каждую неделю им приходилось довольно много читать и на русском, и на английском языке, и они с большим увлечением читали и обсуждали эти тексты. Поэтому, наоборот, я восхищаюсь тем, как мои студенты находят время для длинных сложных книг. Конечно, кто-то предпочитает слушать их в аудиоформате, но главное, что интерес есть. И сказать, что студент вдруг стал хуже за 20 лет, я не могу. Может быть, он стал даже лучше.